Некоторые верят, что судьба каждого человека тесно переплетена со всеми, с кем тот имел шанс встретиться — словно красные нити, подвязанные за кончики мизинцев, связывают их воедино. В разных культурах подобное имеет разный отклик, в Азии это «уммэй но акай ито» про влюбленных, в Греции предание о мойрах — богинях судьбы. Молодому охотнику была знакома такая концепция: в конце концов, от бессмертного сердца исходило множество красных, окровавленных нитей, принадлежавшие всем тем чьи судьбы были оборваны. Но вместе с тем, подобная концепция казалась и дикостью, ведь человек который привык рассуждать логически, с трудом находил объяснения тому, что всех связывают какие-то невидимые нити.

И вот, еще одно задание. Не успей юноша поднять с кровати ногу, как человек которого тот частенько любил называть der große Boss, выдал очередное поручение. Казалось бы, ничего особенного: просто выполни указания, получи оплату, жди новое задание. Цикличность, которая продолжалась последние несколько месяцев, и которая успела порядком поднадоесть молодому человеку. Чувство безнадеги с каждым днем захватывало Йегера все сильнее, все чаще поднимался вопрос: «Зачем я это делаю». Ответ, впрочем, был известен — желание жить, желание бороться за крупицы бытия и страх перед забвением; один из основополагающих факторов человеческой природы. Правда, тогда следовал другой вопрос... В этой борьбе за человечность, не потерял ли юноша себя? Он часто спрашивал себя. Но платили ему не за философские размышления, а за результат. А раз так... Может быть он и стал монстром, но зато еще живой.

Уже прошло несколько минут как фигура охотника красила собою преддверие бара, но зайти внутрь он так и не решался. Фигура, облаченная в модный, окровавленный костюм, просто стояла и смотрела ввысь пока солнечные лучи, пробираясь сквозь облака, падали светлыми полосами на его лицо, согревая его. Пурпурный дымок еле видимыми клубами обвивал голову юноши, выходя из черных, гравированных трубок приделанных к маске. Какое бы курево там не было намешано, это была именно такая смесь, которая помогала ему расслабиться; впрочем, у парня больше действовал эффект плацебо, учитывая высокую толерантность ко всяким курительными веществам. Становилось ли курево от этого хуже? Нет, не думаю.

Стоило солнцу окончательно спрятаться за облаками, как мальчишка устало приоткрыл свой левый глаз и огляделся. Было бы глупо, если бы встреча не состоялась по причине того, что одна сторона просто «проморгала» ее. С этими мыслями он перешагнул порог бара, предварительно сняв противогаз. Это можно считать правилом хорошего тона, зашел в помещение — будь добр, снимай респиратор. Первым делом юноша осмотрел всех присутствующих, кто был в помещении: человек 7-8 на глаз, не точно. Вальяжно поправив галстук, на котором красовались давно засохшие, окровавленные пятна, юноша направился к барной стойке. Медленным шагом, всем своим видом показывая, что находится здесь против своей воли.

Отношение Йоны ко всяким заведениям подобного рода отдельная тема: с детства ему прививали любовь к цивилизованному, в аристократическом понимании этого слова. Можно даже сказать, любовь к по-аристократически напыщенному. Не сложно догадаться, что места распития спиртных напитков, где как правило собираются личности мягко скажем маргинальные, не подходят под это описание. Даже понимание что мир уже не тот что прежде и для многих бессмертных подобные заведения последняя надежда получить кровь, или забыть кошмары минувших дней, его отношение не меняло: некоторые вещи были привиты еще в детстве, от такого сложно избавиться.

— Мне чего-нибудь покрепче, — правая рука зашла за пояс, вытащив из сумки смятые, почти порванные купюры допотопных денег.

Удивительно в образе молодого охотника сочетались две, казалось бы, противопоставимые вещи: с одной стороны он был достаточно юным, неуверенным если взглянуть в лицо, но его уверенные движения показывали напротив, закаленность и твердость в своих действиях. Пришла ли неизвестная фигура выпить в бар, или имела здесь дела, но ощущения страха от грозной фигуры могло мигом улетучиться стоило взглянуть в глаза юноши, грустные глаза, испытывающие печаль.